Он не стал разуверять Эмму, что желал бы оставить за собой титул сеньора Санлисского. Но главное то, что он сказал вначале, — вдвоем (одноглазый воин и его спутник, который, как ни старается, едва может скрыть свою женственность в манерах и облике) они будут привлекать к себе внимание, и все их шансы прорваться в Нормандию столь же велики, как у тролля, пытавшегося воевать с солнцем.[47]

— Но мне не нужно к королю, — сердилась Эмма. — Мне нужно только к Ролло. А король Карл теперь, когда его дочь — невеста Ролло, может поступить, как и Робертин, то есть попросту упрятать в монастырь. И ты поступишь неблагодарно, если не поможешь мне, когда я помогла тебе!

Теперь она говорила ему в лицо все, без прикрас. Но Херлауг не обиделся.

— Эмма, я ничего не забыл. И знаю, что твой должник. Поэтому я собирался, едва верну свое положение, сам отправить тебя в Нормандию. Мои люди будут оберегать тебя в пути, и никто не посмеет остановить тебя. А когда мы прибудем ко двору… Что ж, королю Карлу и необязательно знать, что ты со мной.

Она прикрыла глаза. Согласно кивнула. Что ж, это, пожалуй, наилучший для нее выход.

Они опять тронулись в путь. Ехали только ночью, день же пережидали то в хижине стеклодувов, то в заброшенном пастушьем шалаше. Пару раз заночевали под открытым небом. Херлауг заботился о ней как мог. Однажды они попросили ночлега в придорожном монастыре, и Херлауг даже принес ей теплой воды, а сам ненадолго вышел.

Теперь они выдавали себя за мелита, ищущего заработка мечом, и его ученика. Херлауг расспросил дальнейшую дорогу, а когда вернулся в сарай, в котором они остались ночевать, Эмма уже спала и ее рыжие волосы блестящей массой стелились по сухому сену. Херлауг поспешил прикрыть дверь.

Монахи не должны знать, что один из проезжих воинов — женщина. Это всегда вызывает подозрение. Им с Эммой и так приходилось петлять по проселочным дорогам, чтобы не встречаться со сборщиками дорожных пошлин и конными разъездами герцога Роберта.

Херлауг видел, что Эмма очень устает от этих конных переездов. И в то же время они не могли ехать так скоро, как хотелось бы викингу. Эмма сама торопила Херлауга, но первая же выбивалась из сил. И сейчас, глядя, как она спит, Херлауг бережно укрыл ее своим плащом. Вспомнил, как был влюблен в нее, как она — нарядная и прекрасная — выходила навстречу, когда они приезжали с Атли в аббатство Святого Мартина в Руане.

Тогда он был рад, что у Атли такая красивая невеста, хотя и сам не мог отвести от нее глаз. Эмма всегда была так мила с ним в обращении, однако так же нежно она обращалась бы со своей кошкой или конем. Херлауг понимал, что немного значит в ее глазах. И его влюбленность перешла в спокойное благородное почитание Эммы Птички.

Он помнил и то, как негодовал на нее, когда она пошла на разрыв с Атли, помнил, что почти возненавидел ее. Но эту Птичку нельзя было долго ненавидеть. И когда она, уже будучи женой Ролло, улыбалась ему, сидя за высоким пиршественным столом, он начинал , улыбаться ей в ответ. И вот теперь они едут вместе, и она сама держится за него, как за свое спасение.

Порой, когда он подсаживал ее в седло или они спали, прижавшись друг к другу под одним плащом, он ощущал, что теперь, когда их так свела судьба и Эмма так близко… Нет, он прогонял от себя прочь эти мысли, отодвигался от Эммы. В конце концов, она освободила его, она ему доверяет, ищет в нем заступника — он не может поступить с ней так, как повел бы себя с любой другой, окажись они наедине. Эмма, как бы соблазнительна она ни была, для него запретный плод. Она относится к нему, как к брату, и он должен отвечать ей тем же.

К обеду они вновь трогались в путь. Впереди лежал герцогский город Этамп, и им приходилось делать большой крюк, объезжая его.

Эмма считала на пальцах. Они были в дороге уже более недели, а конца и края пути еще не видно.

— О, Дева Мария, если я не успею в Руан к Рождеству и Ролло обвенчается с другой, для меня все будет кончено.

Они сидели в небольшом сарае, где разместили лошадей, ели прямо на соломе, и косматая лошадка Херлауга тыкалась ему мордой в спину в поисках корма. Они жевали вареную репу с кусками лепешки. Пропитание становилось добывать все труднее. Денег почти не осталось, да и в этой глуши они немного стоили. Еду доставали, обменивая на вещи: кожаный ремень Херлауга с медной пряжкой, кинжал Эммы. Они не голодали, могли добыть и овса лошадям, но позволить себе роскошь еще и платить за постой не могли. Устраивались на ночлег, где им предлагали.

— Почему ты считаешь, что из-за свадьбы Ролло на Гизелле ты потеряешь его? Ведь союз с дочерью короля только закрепит его титул, а семьей они могут и не быть. И ты бы по-прежнему жила бы во дворце Руана, как иные женщины Ролло, как Маркотруда, например, — вспомнил он наложницу Ролло, которой когда-то был увлечен.

Лошадь подталкивала его сзади, дыша теплом в шею. Он отстранил ее рукой, а когда повернулся, то встретился с гневным взглядом карих глаз Эммы.

— Я никогда не соглашусь на жалкую участь быть второй после бастардки Простоватого. Мне — или все, или ничего. Ведь, как-никак, я законная дочь покойного короля, а это повыше, чем быть Гизеллой Каролинга. Я принцесса — и никогда не забуду, что я по рангу выше любой из шлюх, с какой когда-либо разделял ложе мой Ролло.

Она отдала последний кусок лепешки лошади. Вышла из сарая, сорвала сырой травы, чтобы почиститься. Росой, выпавшей в тумане, умыла лицо. Херлауг поглядел ей в спину, как она возится, перетягивая ремнем широкие штаны.

Принцесса!.. Принцессы не шатаются по дорогам, как бродяжки, принцессы спят на мехах и греют пальчики у узорчатых жаровен. А Эмма все мнит себя знатной дамой, которая только и ждет, как бы возвыситься, спрятавшись за спину Ролло. Дядюшки вон о ней знать не хотят и того и гляди готовы отправить подальше в монастырь. Так что с таким гонором Эмме придется трудновато.

Хотя все эти знатные дочери франков бог весть что о себе мнят. Вон его жена Ильдегарда поначалу так себя с ним держала, что он не знал, как с ней и вести себя. Но после того, как он пару раз надавал ей пощечин, стала будто шелковая. И все же нет-нет, да упомянет, что приходится родней Вермандуа, и графом он стал лишь благодаря женитьбе на ней.

А Эмма… До Херлауга порой доходили слухи, что ее жизнь с Ролло не была мирной. И еще неизвестно, захочет ли он принять назад свою строптивую Птичку. Но что он ради нее не пойдет на разрыв с Каролингом, Херлауг был уверен. Эмме он ничего не говорил о своих мыслях. Раз дал ей слово, что поможет, то сдержит его. А там как судьбе будет угодно.

Погода вконец испортилась. Лили холодные ноябрьские ливни. Земля была сплошным месивом из грязи и опавших листьев. Влага скапливалась в складках плащей, стекала по плечам и лицу. Херлаугу не нравилось состояние Эммы. Она сильно кашляла, ее мучил насморк, глаза тускло блестели и слезились.